Том 7. Рассказы, повести 1888-1891 - Страница 181

181

Эти суждения Плещеева особенно знаменательны: в дальнейшем русская журнальная критика единодушно отмечала именно бесфабульность, «бессодержательность» «Степи», но в тоне далеко не мягком и не столь доброжелательном, как это сделал Плещеев.

15 февраля 1888 г. Михайловский, прочитавший «Степь» в корректуре, написал отзыв, в котором содержалась обобщенная оценка всего раннего творчества Чехова: «Хотите обижайтесь, хотите сердитесь за это непрошенное письмо — мне всё равно, потому что слишком я далек от мысли сделать Вам обиду. Читая „Степь“, я всё время думал, какой грех Вы совершили, разрываясь на клочки, и какой это будет уж совсем страшный, незамолимый грех, если Вы и теперь будете себя рвать. Читая, я точно видел силача, который идет по дороге, сам не зная куда и зачем, так, кости разминает, и, не сознавая своей огромной силы, просто не думая об ней, то росточек сорвет, то дерево с корнем вырвет, всё с одинаковою легкостью, и даже разницы между этими действиями не чувствует. Много Вам от бога дано, Антон Павлович, много и спросится. Сила — это само собой. Но сила бывает мрачная (Достоевский) и ясная (Толстой до своего повреждения). Ваша сила ясная и в этой ясности ручательство, что злу она не послужит, не может послужить, за что бы Вы ни взялись, что бы ни задумали». Не найдя в повести стройного замысла и общественно важной темы, Михайловский объяснял это порочной «школой» тех изданий, в которых сотрудничал Чехов. Михайловский просил Чехова не возвращаться ни на минуту на старый путь: «погибнете там. Не то, чтобы Вы непременно писали большие вещи, пишите что хотите, пишите мелкие рассказы, но Вы не должны, не смеете быть дилетантом в литературе, Вы в нее должны душу положить» (ЦГАЛИ; Слово, сб. 2, стр. 216–217).

Ответное письмо Чехова остается неизвестным, но из писем Плещеева видно, что в нем Чехов дал Михайловскому отпор, «отстаивая свою независимость» (ЛН, т. 68, стр. 311).

6 марта 1888 г. Чехов получил большое письмо П. Н. Островского (он читал «Степь» в оттиске, подаренном автором), содержавшее подробный отзыв о «Степи». Это письмо Чехов оценил чрезвычайно высоко. Оно, писал Чехов Плещееву 6 марта 1888 г., «в высшей степени симпатично, доброжелательно и умно <…> Я прочел письмо Петра Николаевича три раза и жалею теперь, что он прячется от публики. Среди журнальных работников он был бы очень нелишним. Важно не то, что у него есть определенные взгляды, убеждения, мировоззрение — всё это в данную минуту есть у каждого человека, — но важно, что он обладает методом; для аналитика, будь он ученый или критик, метод составляет половину таланта».

Свой разбор «Степи» П. Н. Островский начал с подробного анализа «промахов и погрешностей». Кроме стилистических погрешностей и «легко поправляемых пустячков», автор письма отмстил отсутствие плана — «нет центра, к которому бы, располагаясь вокруг, тяготели второстепенные лица и мелкие подробности…» По мнению автора письма, Чехову не удалось выдержать общий тон и связать в повествовании столь разнородный материал, как степные пейзажи и описания душевного мира персонажей, взгляд автора и впечатления Егорушки: «Жизнь степи и душевная история ребенка взаимно не покрываются, и то ребенок, то степь перетягивают к себе внимание читателя». Заканчивая разбор «промахов» Чехова, Островский отметил: «В общем Ваш рассказ произвел на меня впечатление большого полотна, зарисованного маленькими картинками; Вы мало обратили внимания на постройку…»

Основная — положительная — часть письма была посвящена сильным сторонам повести, особенностям чеховского таланта и тем путям, которые, по мнению Островского, открывались перед Чеховым в литературе: «Затем остается только кланяться и благодарить! Картины природы, душевные состояния ребенка, огромное количество нарисованных фигур… короче, — всё полно жизни, правды и поэзии!» Островский отметил предметность и красочность чеховской прозы; писал о психологической глубине, свойственной повествованию Чехова, подразумевая, по-видимому, ту черту, которая впоследствии была названа «чеховским подтекстом». К несомненным достоинствам Чехова Островский отнес нравственное здоровье и чистоту его таланта: «В этом коренное Ваше различие с современными молодыми беллетристами: между ними есть люди с талантом, но или психопатическое нытье, или тупой, озлобленный радикализм мешает им смотреть просто на божий мир».

Заканчивая свое письмо, Островский советовал Чехову перейти от зарисовок к картине, «от отдельных аккордов — к мелодии»: «Хочется думать, что сила таланта не истратится по мелочам <…> и что мы дождемся, наконец, хорошего русского романа; романа, т. е. не жанровых картинок, не одних рассказов, порожденных временным субъективным настроением автора, а объективного изображения современного общества, с его чувствованием и пониманием жизни, с его верованиями, идеалами, или по крайней мере с его поисками за верованием, с его тоской по отсутствующему идеалу» (ГБЛ; опубл. в статье: С. Д. Балухатый. Вокруг «Степи». — «А. П. Чехов и наш край». Ростов-на-Дону, 1935, стр. 130–133).

О том, что Чехов должен обратиться к роману, говорилось еще в одном письме-отклике первых читателей «Степи». Чехов получил его 9 марта 1888 г. (помечено его рукой: «88, III, 9»; см. илл. на стр. 93). Здесь говорилось: «Я прочла всё два раза. Только ведь это что-то вроде начала или просто отрывочек из чего-то большого и, должно быть, тоже прекрасного. Теперь вот, думаю я, настало то время, когда Вы должны бы были задумать большой труд, который бы составил Вам имя <…> Часто, когда я читаю Гоголя и Толстого, у меня рождается страстное желание расцеловать у них руки <…> скажу Вам искреннюю правду, что это же желание родилось во мне, когда я читала Вашу „Степь“. Ничего такого, как „Степь“, Вы еще не писали <…> Только что-то особенное поражает меня в ней: в каждой строчке сквозит какая-то тихая, сдержанная грусть и страстное искание чего-то <…> Как будто Вы несчастливы» (ГБЛ). Судя по характерным приметам почерка, автором этого письма, подписанного буквой «М», была, вероятно, Л. С. Мизинова.

181