Том 7. Рассказы, повести 1888-1891 - Страница 191

191

Видя, что рассказ получился длинным, Чехов, однако, убедительно просил редакцию журнала не производить в нем никаких сокращений и беспокоился о возможных цензурных изъятиях. 4 октября он объяснял Плещееву: «Я просил не вычеркивать в моем рассказе ни одной строки. Эта моя просьба имеет в основании не упрямство и не каприз, а страх, чтобы через помарки мой рассказ не получил той окраски, какой я всегда боялся». 10 или 11 октября Чехов снова пояснял Плещееву: «Цензуру я боюсь. Она вычеркнет то место, где я описываю председательство Петра Дмитрича. Ведь нынешние председатели в судах все такие!» Но опасения Чехова на этот раз были напрасны. 22 октября Плещеев сообщил ему: «Цензура из вашей повести ничего ровно не выбросила» (ЛН, т. 68, стр. 336).

Одновременно с просьбой ничего не изменять в рассказе Чехов настаивал на присылке ему корректур (10 октября, Плещееву). Однако и в корректуре произвести исправления Чехову не удалось из-за недостатка времени. Эта спешка чрезвычайно его угнетала. В ответ на упрек Суворина в некоторой недоработанности образа героя в «Именинах» Чехов писал ему 27 октября 1888 г.: «Я понимаю, что я режу своих героев и порчу, что хороший материал пропадает у меня зря… Говоря по совести, я охотно просидел бы над „Именинами“ полгода <…> Я охотно, с удовольствием, с чувством и с расстановкой описал бы всего моего героя, описал бы его душу во время родов жены, суд над ним, его пакостное чувство после оправдательного приговора, описал бы, как акушерка и доктора ночью пьют чай, описал бы дождь…». И далее Чехов рассказывал о той обстановке, в какой писались «Именины»: «… Но что мне делать? Начинаю я рассказ 10 сен<тября> с мыслью, что я обязан кончить его к 5 октября — крайний срок; если просрочу, то обману и останусь без денег. Начало пишу покойно, не стесняя себя, но в середине я уж начинаю робеть и бояться, чтобы рассказ мой не вышел длинен: я должен помнить, что у „Сев<ерного> вестника“ мало денег и что я один из дорогих сотрудников. Потому-то начало выходит у меня всегда многообещающее, точно я роман начал; середина скомканная, робкая, а конец, как в маленьком рассказе, фейерверочный…»

Рассказ в «Северном вестнике» вышел с большим количеством опечаток. Огорченный Чехов писал Плещееву 3 ноября 1888 г.: «А опечаток в моих „Именинах“ видимо-невидимо».

К серьезной переделке и исправлению рассказа Чехов приступил в 1892 г., готовя его для выпуска отдельной книжкой в издательстве «Посредник», (О взаимоотношениях Чехова с «Посредником» см. в примечаниях к рассказам «Бабы» и «Жена» в наст. томе и к повести «Палата № 6» в т. VIII Сочинений). Кроме сокращений, которые сам Чехов считал необходимым произвести еще в 1888 г. (сразу же по окончании рассказа), он внес изменения в рассказ в соответствии с критическими замечаниями Плещеева, со многими из которых вынужден был согласиться. Отсылая 4 октября 1888 г. рассказ в «Северный вестник», Чехов просил Плещеева: «Прочитавши мой рассказ, напишите мне. Он Вам не понравится, но Вас и Анны Михайловны я не боюсь. Я боюсь тех, кто между строк ищет тенденции и кто хочет видеть меня непременно либералом или консерватором. Я не либерал, не консерватор, не постепеновец, не монах, не индифферентист. Я хотел бы быть свободным художником и — только, и жалею, что бог не дал мне силы, чтобы быть им. Я ненавижу ложь и насилие во всех их видах, и мне одинаково противны как секретари консисторий, так и Нотович с Градовским. Фарисейство, тупоумие и произвол дарят не в одних только купеческих домах и кутузках; я вижу их в науке, в литературе, среди молодежи…». 10 или 11 октября Чехов снова спрашивал Плещеева о том, что его больше всего беспокоило: «Неужели и в последнем рассказе не видно „направления“? <…> Но разве в рассказе от начала до конца я не протестую против лжи? Разве это не направление? Нет? Ну так, значит, я не умею кусаться или я блоха…»

Прочитав повесть, Плещеев ответил 6 октября подробным письмом (ГБЛ; Слово, сб. 2, стр. 256–258). «Всё здесь реально, — писал он Чехову, — правдиво, жизненно… Местами повеяло на меня луфанским воздухом… Фигуры Петра Дмитриевича и жены его — удались Вам и нарисованы во весь рост. Второстепенные лнца — тоже выхвачены из жизни <…> Что касается до „направления“, о котором вы мне писали в одном из Ваших писем, то — я не вижу в Вашем рассказе никакого направления. В принципиальном отношении тут нет ничего ни против либерализма, ни против консерватизма; и я решительно не понимаю, почему — если б выкинуть из повести одну или две фразы, — она бы приобрела тенденциозный характер? Ни либеральной, ни консервативной она бы не сделалась». Считая, что Чехов показал в своем герое не консерватора, а «просто пустого человека», «лгуна и мелкую натуришку», Плещеев спрашивал: «Антон Павлович — нет ли у Вас тоже некоторой боязни — чтоб Вас не сочли за либерала? Вам прежде всего ненавистна фальшь — как в либералах, так и в консерваторах. Это прекрасно…»

В подробном ответном письме Плещееву от 9 октября Чехов, благодаря его за откровенное мнение о рассказе, писал: «Мне кажется, что меня можно скорее обвинить в обжорстве, в пьянстве, в легкомыслии, в холодности, в чем угодно, но только не в желании казаться или не казаться… Я никогда не прятался <…> Правда, подозрительно в моем рассказе стремление к уравновешиванию плюсов и минусов. Но ведь я уравновешиваю не консерватизм и либерализм, которые не представляют для меня главной сути, а ложь героев с их правдой…». Готовя рассказ для отдельного издания, Чехов всё же снял прямые рассуждения о консерватизме и либерализме, заменив их более общими определениями. Исключил Чехов и большой отрывок в конце первой главы.

191